Мужчина, который пишет книги и верит в любовь сильнее, чем в здравый смысл, всегда чувствовал, что родился не в ту эпоху. Его манил Париж двадцатых, с его дымными барами и разговорами до рассвета. Когда он наконец приехал туда со своей спутницей, случилось необъяснимое: привычный мир растворился, уступив место прошлому.
Он пил абсент с грубоватым Хемингуэем, спорил об искусстве с пронзительным взглядом Пикассо, слушал печальные шутки Фицджеральдов и размеренные суждения Гертруды Стайн в её салоне. Шум этого времени — не фон из старой пластинки, а живое дыхание — вошёл в него. Здесь, среди этих людей и этого воздуха, он понял простую и окончательную вещь: он дома. Мысль о возвращении в свой прежний век стала казаться ему невозможной, немыслимой изменой самому себе. Он решил остаться.
